ИБРАГИМ

Ибрагим жил уже второй год в Бродке, но привыкнуть не мог. На новом месте ему не нравилось все; и сам барин, и лапти, и русская еда, состоящая из кваса и капусты. А главное, татарину не по душе была серая деревенька, заброшенная среди обрывов и перелесков.

Уездный город Старый-Оскол был далеко. О Курске и говорить нечего. Только раз барин взял его в тот русский город, чтобы смерить ногу своего сыны, который служил в офицерском корпусе. Но город тот не понравился Ибрагиму. На родную Казань он совсем не был похож .

Сын барина похвалился своим собутыльникам, что его батюшке удалось в Казани выменять за целую семью русских ткачей-узорников искусного сапожника - татарина. Этот бусурман такие шьет сапоги, что курским сапожникам нос утрет - хвастался барич. Не поверим - твердили друзья молодого барина - пока своими глазами не увидим на тебе татарские сапоги. Спор «на пари» должен был разрешить он -Ибрагим. Это было для него экзаменом, от которого зависело -быть татарину дворовым сапожником или попасть в немилость барина и оказаться в пастухах. Ибрагим не дорожил званием дворового, но лишиться потомственной специальности он не мог. Это означало изменить своим предкам, передававшим от поколения к поколению, из рук в руки дратву, молоток и колодку. Нет он не может предать свою любимую профессию. Не в угоду барина, а для удовлетворения собственной трудовой гордости, Ибрагим сделает сапоги, каких во всей Курской губернии никто не сделает. И он действительно такие сапоги сшил.

Молодой барин выиграл пари. Слава об Ибрагиме пошла по округе. К его хозяину стали приезжать соседи и родственники. Все хотели иметь сапоги с колодки Ибрагима. Если бы он работал круглые сутки, он и тогда не мог бы выполнить все заказы. Барин все требовал и требовал. Потребовал и Ибрагим ... Он тосковал о родной Казани, о шумных многоголосых базарах, о своей национальной еде.

Барин предложил Ибрагиму принять православную веру, ходить в церковь. Он отказался. Молитвы Аллаху не помогали. Его лишили родины, оторвали от родных людей. На что он нужен чужому Богу? Разве Бог русских станет к нему добрее, чем его татарский Бог? Нет, он не пойдет на крещение.

Но Ибрагиму было двадцать девять лет. Молодость и труд побеждали тоску.

Помогала этому и Марфуша - дочка дворового ткача. Девушка набирала узоры, вязала кружева, вышивала шелком, гарусом, бисером.

Марфуша давно приглядывалась к накрепко сколоченному молодому чеботарю - татарину. Ибрагими сам частенько искал черными глазами синеглазую девушку с длинной русой косой.

Раз, улучшив минутку, татарин предложил русской девушке стать его женой. Марфуша, покраснев, отскочила от него : «Да ты же бусурман! И Бог не допустит, и барин не разрешит, - ответила девушка.

Но в голосе своей избранницы Ибрагим расслышал и грусть и сожаление о том, что они разной веры и в своей судьбе не виноваты.

Не бойся за барина. Он не захочет, чтобы Ибрагим пошел в пастухи. Пускай лапти носит или отдает мне невесту.

« Да не пойду я за тебя, за нехристя (у А.Х.М. - «за татарина». Грех ведь это!»

« Я русским буду! Крест носить буду. Пойду к попу и скажу: давай крест и венчай по-русски!»

После этого разговора Ибрагим пошел к барину и заявил, что он хочет жениться на русской девушке. «Пускай барин скажет попу, чтобы крестил Ибрагима и венчал с Марфой».

Барин возмутился: «Я сам хотел тебя крестить, ты отказался, бусурманская образина, а теперь самовольничать вздумал!»

«Тогда не хотел. Теперь хочу. Жениться надо. Дети надо. Много сапожников барину надо. Жена будет у Ибрагима -много сапожников будет!»

Барин приказал за самовольство отвести татарина на конюшню и выпороть. Ибрагим на конюшне не лег на скамью. Его пытались положить, но он так плечами, что три дюжих кнутобойца разлетелись в разные стороны.

Барин, наблюдавший с крыльца, не хотел отменять наказание, но он не мог допустить, чтобы Ибрагим хоть на один день оказался неспособным для работы. И хозяин приказал пороть стоя. Кнутобойцы не любили бить стоя. Кнут или розга не так плотно ложится и бить тяжелее.

Но Ибрагим стоял, широко расставив ноги и сбычив крупную голову на крепкой короткой шее. Весь его вид говорил, что он готов дать отпор. Его презрительный и насмешливый взгляд говорил: «Бейте! Сегодня вы бьете, а завтра вас будут бить!». А про себя думал - совсем плохо жить, когда рабы друг друга бьют.

Пока парни меняли розги на кнуты хозяин отвернулся от конюшни и стал кормить птицу, насвистывая веселую мелодию. А на конюшне свистели кнуты. Но били Ибрагима уже без вдохновения. Так хлестали - где по спине, где по сапогам. А он стоял, как вкопанный. Парни уже закончили назначенное число ударов, повесили кнуты, раскатали рукава рубах, а он все еще стоял, не меняя ни позы, ни взгляда. Только смотрел он куда-то внутрь самого себя. Ему кричали, чтобы он уходил - «Ты чего стоишь? Добавки просишь?»

Но Ибрагим никого не слышал. Он думал о том, как плохо устроена жизнь. Люди бьют его, а он им ничего плохого не сделал, и барину тоже плохого не делал и никакой за ним вины нет, а его бьют. Сколько бы простоял так оскорбленный человек, если бы его не толкнули в бок = «Чего стоишь-то, идол чумазый - барин вона тебя зовет».

Ибрагим двинулся из конюшни, тяжело передвигая ноги с наклоненной вперед головой.

Барин стоял на третьей ступеньке. Ибрагим стоял перед крыльцом и своим громадным ростом, чуть не вровень с барином был.                                                                   ,

«Вот ты, голова не обтесанная! Понял? Моя воля: Хочу -в Сибирь на каторгу сошлю, хочу - велю венчать с Марфушкой»

«Сперва давай венчать, барин, там, куда хошь - в конюшню, в пастухи, в Сибирь - Ибрагиму все равно.

«Ну ладно, харя твоя немытая! На, целуй руку и иди к попу. Скажи, что барин велел крестить и венчать!».

В первое воскресенье после Троицы в церкви собралась вся деревня. Предстояло необыкновенное зрелище . Чеботаря - татарина Ибрагимку крестить и венчать будут.

Марфа - узорница простояла у   об........ ни    с начала и до

конца службы. Она была одета по-праздничному, не была уверена, что сегодня на ее голову оденут венец, что судьба свяжет ее с великаном иноверцем. Сердце ее то замирало от ожидания таинственной жизни с любимым неведомым человеком, то вдруг леденело от тревоги за его и свою судьбу.

Даже родители смирились, что Ибрагим станет мужем их белокурой Марфушки. Для них одна была помеха, что он креста на шее не носит. Ну, а коли крещение примет, и с богом! Мужик он работящий, у барина не в опале.

Уйдя в свои думы, Марфуша и не заметила, как под куполом освободили круг и установили чашу с водой. Ее потеснили от круга. Она от неожиданности вздрогнула и похолодела от мысли, что Ибрагима могут раздеть до нога при крещении и она и все другие увидят его голым в храме перед алтарем.

Она пошатнулась и упала бы, если не поддержала бы ее невестка и мать. «Что ты девонька! На тебе лица нет! Вона, гляди-кось твого-то кропилом батюшка всего как есть искрапил» - говорила невестка. «Нехристь, нехристь, а гляди душу-то под Хрест расстягнул».

«Нагнись, видишь до макушки батюшка достать не может». Что говорил поп, чего пел дьякон, как читали «Верую...» Кум - садовник и кума - птичница, назначенные барином в крестные, Марфуша ничего не слышала.

В церкви громко запели. Среди богомольцев прошуршал шопот - «Надел, хрест иссусов надел». Девушка облегченно вздохнула и открыла глаза. Ибрагим весь мокрый от усердного крапления, смотрел бодро и весело то на алтарь, то на свою избранницу. Он кажется тоже мало верил в счастливый исход своей женитьбы.

Дьякон громко спрашивал: «Какое имя нарекаете отец Парфирий?»

«И нарече ему господь-бог имя Егор!» - пропел поп.

«Как по отцу в метрической книге записать?» - опять обратился к попу дьякон.

Поп не успел и рта раскрыть, как за него сам новокрещенный ответил: - «Мирза Исмаил - отец мой». Поп и диакон перекрестились и как по уговору плюнули вправо и в лево.

«Не поминай в храме божьим поганые имена» , и с этими
словами      поп,      перекрестив        сказал      и     дьякону      и

новокрещенному - «Отцом отныне будет Мирон, яко он есть отец крестный».

Так, татарин Ибрагим, повесив на шею медный грошовый крест, превратился в Егора, сына Миронова.

Чашу убрали. Вместо нее поставили аналой. Крестные -Мирон и Пелагея, подошли к Марфе поклонились ей в пояс, как королеве. Мать крестная Ибрагима и невестка Дуняшка, сняли с Марфуши платок. Мать первая расплела ленту, подошли отец и брат - отложили по прядке и пошли все близь стоящие расплетать Марфушину косу.

Егору казалось - не будет конца этой русой косе, которая спускалась чуть не до колен. «И зачем растут такие длинные косы» - думал жених, ожидая венчание.

Наконец, побелевшую от волнения, невесту привели и поставили рядом с ним. Она, рослая и крепкая девушка, рядом с великаном-женихом, казалась просто подростком, а распущенная во всю спину до колен коса, придавала ей вид девочки. Любая невеста могла бы позавидовать таком роскошному убранству. Русые волосы спускались золотистой живой подвенечной фатой.

И жених и невеста, как бы не замечали всего происходящего вокруг их. Они механически брали в руки свечи. Им что-то пели то поп, то дьякон. Егора подтолкнули, чтобы он нагнулся и подставил голову для венца. Им одели медные кольца.

Процедура венчания закончилась. Из церкви вывалил народ и все толпой двинулись в деревню. Впереди шел Егор со своей молодой женой. Она шла уже в повойнике, в который женщины наспех нарядили ее там же в церкви.

Через пять лет Егор и Марфа переселились в свою избу. В одном углу была печь, в другом стоял стол сапожника, в третьем - у оконца был установлен ткацкий стан и прялка. Только четвертый угол был пустой. Не живут в этом углу дети. За пять лет совместной жизни похоронили двоих. Теперь в тревоге ждали третьего. Будет-ли жить? Но и третий и пятый ребенок умирали.

Отец ссутулился. У матери от слез поблекли синие глаза. При свете лучины трудно становилось находить концы тонкой пряди.

Барин корил: обманул, обещал много сапожников. А где они, твои сапожники, где? - кричал помещик.

Не годишься! В солдаты отдам!

И действительно дети родились крупные здоровые, а потом хирели, морщились и умирали. Нехватало-ли им воздуха, молока. Который до года дотянет, а двоя последних в полгодика кончились. Марфу выплакавшую глаза перевели в птичницы и это пошло ей на пользу. У нее родился смуглый крепыш Иванушка. Он первый решил продолжить род сапожника Егора. Не успели порадоваться на Иванушку, как через три года родился Парфенушка. Этот был в отличие своего старшего черноглазого и черноволосого брата белокурый. Его пышные светлые волосы и синие глаза были точно такие же, как у самой Марфы. Егор шутил:

-     Вот теперь никого не обидели . Мне сын, себе сын,
барину два сапожника.

-     Рос  Иван,   а   младший   Парфен   перегонял   брата
ростом.   Оба   были   крепкие,   широкоплечие   с   крепко
посаженной головой. Иван в девятнадцать лет был выше
среднего    роста,    чернобровый    молодец.    Барин    дал
разрешение женится. К свадьбе он сам сделал себе новую
скрипку и уже научился играть на ней: «Как по улице...».
(Далее текст обрывается).

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

(из отдельной тетради Анны Христофоровны)

Велика была наша изба. Если убрать стоявшую посредине огромнуюпечь, то можно было устроить кинозал мест на сто пятьдесят.

Но том-то и дело, что о кино тогда и понятия не имели, а без печи жизни семьи была не мыслима.

Печь была стержнем, вокруг которого вращалась жизнь всей семьи. В этой печи перепекалось, переваривалось все, что добывали взрослые. Она кормила и согревала. С утра до вечера во всех разговорах печь занимала главное место.

Утром, открыв глаза, я видела склонившуюся мать. Она будила нас, собирая и свертывая в тугие жгуты крупную пшеничную солому.

Бабушка ловко кидала жгуты в печь. Они вспыхивали красно-желтыми факелами. А ну ребята кто крепче накрутит солому, тому самая поджаристая пышка.

И тут начиналась «физзарядка». Варюха собирала дерюги служившие одеялами, рядно, которыми застилали на ночь соломенную постель, вытряхивала их на улицу и аккуратно скидывала на деревянные нары у двери. Мавруша веником заметала из углов. Поля и Гриша усердно крутили жгуты. Мы с братом (Петром?) тоже старались. Только нашу работу заканчивала бабушка.

Сегодня воскресенье. Началась неделя нашей бабушки Арины Артамоновны. Она до следующего воскресения будет варить щи, кашу, печь пышки и коржики, большие хлеба на двадцать три рта.

Нелегкая это работа накормить накормить такую артель. А стряпух было трое. Если бы все враз стали к печи, она матушка нашла бы дела на всех. А когда же с другой работой управляться?

Вот и порешили хозяйки у печи управляться по очереди, по недели. А в остальное время прясть, стирать, обшивать ребятишек.

А мы ребятишки ребятишки думаете даром ели хлеб? Нет, в этой семье даром никто не ел.

Бабушка, румяная от пламени пылавшего в печи, быстрыми движениями, то криворожным ухватом подвигала чугуны, то снимала со сковородки поджаристую           пышку,            потом            разгребала жар...(размешала..) и сажала с лопаты под печь большие шары теста. И мы с нетерпением ждали , когда этой же деревянной лопатой бабушка станет вынимать ароматный , с хрустящими корочками хлеб.

Это наш хлеб. Мы помогали бабушке топили прожорливую печь.

Когда бабушка садилась на табурет, что бы отдохнуть и попутно поскрести квашню, приготовить ее для опары к новому хлебу. Мы обступали бабушку и ее лицо менялось на наших глазах. Она бледнела и становилась старухой.

Бабушка - говорил мой брат Петя - Вы не отходите от печи. Когда горит огонь в печи, у вас совсем нет морщин и лицо розовое и глаза сияют своей доброй усталой улыбкой. Улыбнется бабушка и скажет - Вам завтра вставать пораньше и посмотрите, как она меня печь-то разукрасит. Она румянит, когда мы ее огоньком угощаем. Холодная печь, детки, не греет и не кормит.

А моя мама, когда будет румянится - спрашиваю я?

После бабушки Мироновны - отвечает Мавруша. А почему Варюха не печет пироги - вступает в разговор Гриша.

У Варюхи еще одна коса - говорит бабушка. И как бы про себя тихо тихо шепчет: Выдадут замуж Варюху, ты Петя будешь косу продавать. Сядешь с невестой рядом хлестнешь Варю шелковой нарядной плеткой, а жених будет тебе деньги бросать на тарелочку.

Если жених по любви до по согласию берет невесту -денег не пожалеет. С таким и жить хорошо будет. А иной жених сразу свое нутро покажет. Хоть запори настоящей плетью его будущую жену - пятака не прибавит. Этим старые люди нашу долю женскую измеряли. Кому выпадало плеток больше, а кому денег. - А я не буду бить Варю - сказал насупившись Петя. Ей больно будет. Она заплачет. Э. Что сказал - заплачет. А как же невесте не плакать и самой страшно и люди осудят.

А чего же страшного подскочила Поля - дочка дедушки Парфена и бабушки Мироновны - Ты-б не стрекотала большая бесстыдница. Самой скоро замуж пора - отозвался из угла ее отец, заколачивая деревянные шпильки в подошву сапога.

Из рукописи А.Х.Мамаевой «Иду за лучом света».

«Отец (Христофор Иванович) происходил из семьи крепостных крестьян Курской губернии, Старо-Оскольского уезда, Казацкой волости, села Бродка.

Как беглый не был приписан и не имел земельного надела. Средства к жизни давало различное мастерство. Он был большой русский умелец. Знал с десяток разных ремесел. Но больше занимался жестяными работами, как говорили тогда - ведерничал.

Самоучкой, отец приобрел хорошие знания, грамотно писал и много читал. Целые книги знал на память. Наизусть рассказывал «Князя Серебрянного», главы из «Евгения Онегина» и «Полтаву», гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Прочитал он даже Библию».

Библия принесла нам много бед и мытарств. Местный поп, Петр Дягилев, такого вторжения в «священное писание», отцу не простил. Он донес на безбожника в полицию и добился, чтобы его взяли под надзор. В селе так и объявил: «Мамай прочитал Библию, сошел с ума, слушать его вредно и опасно».

Нам, детям, Дягилев запретил учится в школе, считая нас так же опасными для окружающих детей.

По предписанию полиции, нашей семье запрещалось жить больше года в одном селе и выезжать за пределы Змеиногорского уезда. Отцу было предписано два раза в год говеть и предъявлять справку попа».

Наша мать, вывезенная в детстве с Украины, рано осталась круглой сиротой. Мать умерла на Украине во время родов последней дочки.

После смерти жены Давид Золоташко вместе с девятилетним
сыном Ильей и тремя малолетними дочками (старшая из них
была Федосья - моя бабушка ), уехал на Алтай в село
Савушки. Через три года он умер от непосильного труда и
жители села    решили          разобрать детей в свои семьи на

воспитание. Но Илья потребовал чтобы детей взяли - младших вместе, а его и Феню отдали в семью старого солдата Евсея Никитича Полномошнова и его жены Матроны Михайловны

НОГАЙСКИЕ ТАТАРЫ

(одна из версий рода Ибрагима)

Татарские историки в последние десятилетия уделяют много внимания различным татарским родам, начиная с периода, когда велись войны Русского государства с казанскими, ногайскими и крымскими татарами.

Поскольку Анна Христофоровна в своих воспоминания об Ибрагиме, называя его татариным, назвала предполагаемое имя его отца Мурза (Мирза) Исмаил. Из справочников мы узнали, что имя «МУРЗА» в персидской (тюркской) литературе относят к феодальной знати. У татар, как правило, это слово означало низшее дворянское звание. Оно подтверждалось царской властью, если они принимали православие. Постоянные списки утверждались и менялись вплоть до 19 века. В татарской аристократической системе было много различных титулов. Например, высшим титулом после хана был «Карачи», затем «бек», «султан» (по-русски их называли царевичами), « улан», «гурген» и другие, но все они при переходе в русскую систему назывались лишь двумя терминами - князьями и мурзами.

Татарские мурзы согласно данным исторических источников вышли из Темниковской Мещеры. В генеалогическом отношении татарские мурзы делятся на две группы: 1) монгольсккие (мурзы Золотой Орды и государств, образовавшихся после ее распада) и 2) инородческого (мурзы народов Среднего Поволжья) происхождения.

Исходя из этого термина и слов «МУРЗА ИСМАИЛ», которые дошли до нашего времени, можно предположить, что наш предок Ибрагим принадлежал к роду Мурзы Исмаила. При этом в этих родах часто встречается сочетание имен Исмаил, Ибрагим, Мамай и др. Анализ Казанских и Ногайских татарских родов показал, что такое сочетание имен чаще встречается среди ногайских мурз. Исторические источники подтверждают экономические и военные связи казанских и ногайских татар, в том числе и их взаимоотношения с московским государством.

Феодальное государство кочевников (ногайцев) существовало к северу от Каспийского и Аральского морей до рек Туры и Камы и от Волги до верхнего Иртыша. Выделилось из ЗОЛОТОЙ ОРДЫ в конце 14-начале 15 века при темнике Едигее, ставшего в 1396 году ханом Улуса, Который   позднее   стал   называться   Ногайской   ордой.   Это

В ходе борьбы в 1556 году Ногайская Орда раскололась на три части:

1)   БОЛЬШИЕ     НОГАИ     (занимали  территорию  в Прикаспии от Волги до р. Урал), где восторжествовала ориентация на Москву и где победил Исмаил  и  его потомки,    сохранившие   за   собой    основной    массив территории Ногайской Орды.

2)   МАЛЫЕ НОГАИ ( или Казиев улус) во главе с мурзой Казимом (1557+), который увел часть ногаев в степи бассейна Кумы и Маныча, т.е. на новые территории в предгорья Северного Кавказа, и стал ориентироваться на Крымское ханство и Турцию (до середины 18 века).

3)   Алтыульская Орда ( во главе с князем Ших-Мамаем) - крайний южный участок владений Ногайской Орды, граничивший    со    Средней    Азией,    давшей    начало Караколпакской нации.

Мы предположили, что в большинстве родов имена детям и внукам давали в память предков.

В ГЕНЕОЛОГИИ Ногайской орды среди потомков Едигея встречаются мурзы Ибрагимы и мурзы Исмаилы. У мурзы Исмаила был ближайший родственник Мамай, а среди его потомков Ибрагим, а через несколько поколений - Мамай. Это предположительно относилось к 17-18 веку. В то же время в родах Казанских мурз такое сочетание имен мы не нашли. Возникает вопрос, как наш Ибрагим, происходивший из рода Мурзы Исмаила, стал крепостным крестьянином.

Нам удалось выяснить, что в 1712 году Петр 1 упразднил поместные войска и стал создавать русскую армию по западному образцу. Татарам, как особому виду войск, в этой армии места не было, поэтому татарские подразделения ликвидировались, а сами князья, мурзы и служилые татары начали утрачивать свое положение. Положение татарских мурз продолжало ухудшаться и после Петра 1 . Татарские мурзы были приписаны к сословию казенных крестьян и в дальнейшем обложены тяжелой подушной подати. Лишь по единоличному распоряжению  Екатерины   11   был  подготовлен  указ  о восстановлении татарских мурз в благородном дворянском сословии. Но к этому времени татарские мурзы остались без земли. Они вынуждены переселяться в другие регионы. Видимо предки Ибрагима не приняли сразу православие и осели в районе Казани. Это объясняется тем, что ногайцы активно торговали с Казанью, в которой ногайцы торговали в основном рогатым скотом и овцами. Например, в России от ногайцев была и практическая польза. На всю Россию прославилась знаменитая романовская овца, шубы из которой были легкие, но жаркие, как три печи. Эту породу привезли ногайцы из степей и подарили романовцам (романовский улус) вместе с искусством ухаживать за животными и выделывать правильные шубы. Сколько Россия тратила на покупку хороших мехов и кож, которые умели выделывать по началу только кочевники, и сколько заработала на том, что в Москве кожевенное дело поставили жители татарской слободы, а в Романове меховое - обитатели ногайской слободы.